Рыжков н и возвращение в политику. Экс-премьер ссср николай рыжков: инициатором перестройки был андропов. – Вы с ним общались после отставки

Николая Рыжкова по праву считают патриархом на политической арене России. Известный партийный деятель вращается в этой сфере с начала 70-х годов, поддерживал перестроечные рвения , при котором возглавлял Совет Министров. В итоге и заслужил прозвище последнего премьера империи, когда в 1991-м на авансцену вышли другие лидеры.

Детство и юность

Николай Иванович родился в сентябре 1929 года в Донецкой области Украины в шахтерской семье. После школы отучился в машиностроительном техникуме и пришел работать сменным мастером сварки на знаменитый Уральский завод тяжелого машиностроения, одновременно с этим поступил в Уральский политехнический институт.

Дипломированного специалиста в 1955 году назначили начальником цеха, затем повысили до главного технолога. В 1965-м Николай стал, по сути, техническим руководителем предприятия – главным инженером, а через пять лет пересел в кресло генерального директора. Рыжков проявил себя грамотным организатором, умевшим находить общий язык и с рядовым рабочим, и с менеджментом.

За время работы на производственных площадках лидер советской металлургии Рыжков дважды удостоен Государственной премии СССР за внедрение передовых методов по разливке стали и за создание крупнейшего в Европе блока цехов сварных конструкций.

В 1971 году основано производственное объединение «Уралмаш», руководить которым доверили Николаю Рыжкову. Под одной крышей объединились пять заводов и научно-исследовательский институт. Консорциум развалился во времена новой России – в 1992 году каждое предприятие отправилось в самостоятельное плавание.

Политика

В Советском Союзе деятельность руководителей крупных предприятий находилась под контролем партийного руководства. Рыжков не стал исключением, и в 1975-м толкового директора, чей завод произвел революцию в металлургии, назначили на пост заместителя министра тяжелого и транспортного машиностроения.

В 1979-м Николай Иванович получил назначение заместителем руководителя Государственного планового комитета Совмина СССР. С подачи генерального секретаря Центрального комитета компартии Рыжков включен в состав ЦК, избран его секретарем и поставлен руководить экономическим отделом.

Николай возглавлял штаб по ликвидации аварии на Чернобыльской атомной станции, участвовал в разработке антиалкогольной компании и программе увеличения жилищного строительства, инициировал закрытие проекта по повороту северных рек на юг. Политик не остался в стороне при разрешении Ферганского конфликта между узбеками и турками-месхетинцами, не побоявшись выйти в одиночку против толпы.

С именем председателя правительства связана организация работы по оказанию помощи пострадавшим в разрушительном землетрясении в Армении в 1988 году. По мнению бывшего управляющего делами Совмина СССР Михаила Смиртюкова, из Рыжкова получился бы отличный министр по чрезвычайным ситуациям.

После избрания Горбачева президентом Советского Союза Николай Иванович отказался от поста председателя кабинета министров, поскольку, по его словам, новому органу значительно сократили полномочия, а приспосабливаться Рыжков не привык. Участвовал в первых выборах президента России, в которых уступил .

Позднее в интервью Lenta.ru сенатор отметил, что Горбачев «завалил» перестройку тем, что во всем сомневался, «но не хотел он разрушить страну. Ошибка еще такая была: всегда начинали с экономики, вопрос о партии и государстве не стоял».

Авторитет Николая Рыжкова пригодился и в новой России. В конце 1995 года политик избран депутатом Государственной Думы от Белгородской области, руководил блоком «Народовластие», но в последующие созывы дистанцировался от объединений.

В здании на Охотном ряду Николай Иванович проработал до 2003 года, пока не получил предложение от губернатора Белгородчины стать сенатором в Совете Федерации.

В верхней палате парламента Николай Иванович возглавил комиссию по естественным монополиям и вошел в комитет по федеративному устройству. В сентябре 2017-го полномочия Рыжкова в Совфеде продлены до 2022 года.

Личная жизнь

Николай Иванович вместе с женой Людмилой Сергеевной вырастили дочь Марину. Супруга работала на Уралмаше конструктором. Дочь стала юристом, закончила Свердловский юридический институт, вышла замуж за однокурсника Бориса Гутина. Последний служил в Государственном таможенном комитете, боролся с контрабандой и нарушением законодательства. В середине 2000-х представлял Ямало-Ненецкий автономный округ в Совете Федерации.

Марина воспитала сына и дочь. Николай, названный в честь деда, отучился в Академии МВД, дослужился до капитана, ушел на гражданку и занялся бизнесом. Дочь Людмила по образованию врач, замужем за Владимиром Бабичевым, небезызвестным экс-мэром Твери.

Любимое занятие у Рыжкова, по собственному признанию, - работа, встречи с людьми, написание статей. В свободное время Николай Иванович читает философскую или духовную литературу, интересуется художественными новинками. Из музыки предпочитает хоры, романсы, фольклор. Фильмы выбирает советские или российские, с глубоким психологическим смыслом.

Николай Рыжков в документальном фильме «Последний премьер империи»

К 85-летнему юбилею Рыжкова российское телевидение выпустило фильм «Последний премьер империи», основанное на обширном интервью Николая Ивановича, в котором он поделился деталями биографии, приведшими на вершину политического Олимпа.

Николай Рыжков сейчас

Николай Иванович, занимая пост сопредседателя армяно-российской парламентской комиссии по сотрудничеству, прокомментировал события «бархатной революции», случившейся в апреле 2018 года. Рыжков нелестно отозвался о , высказав уверенность, что тот никогда не станет премьер-министром Армении. Как показало время, политик ошибался.

Депутат Госдумы высказал свою позицию и в отношении очередного назначения главой кабинета министров России. Информагентство «Новости Федерации» опубликовало критический комментарий Рыжкова к законопроекту «Справедливой России», по которому кандидат на пост председателя правительства должен быть беспартийным.

Николай Иванович полагает, что «принимать такое решение, только потому что победила "Единая Россия" и Дмитрий Медведев стал ее представителем и должен покинуть партию, как-то не очень логично». Премьеру нужна поддержка парламентского большинства, чтобы проводить решения, а беспартийному могут сказать, мол, «ты не наш, зачем тебя поддерживать».

Награды

1969, 1979 – Государственная премия СССР
1966, 1979 – орден Трудового Красного Знамени
1974, 1976 – орден Ленина
1985 - орден Отечественной войны I степени
2004 - орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени
2008 – звание «Национальный Герой Армении», орден Отечества
2013 – орден Почета
2014 - орден «За заслуги перед Отечеством» I степени

Времена, как известно, не выбирают... Николай Рыжков возглавил Совмин СССР в трудные годы, когда страна была на распутье, не зная, «куда ж нам плыть». Человек с колоссальным опытом, генеральный директор крупнейшего машиностроительного завода, он до последнего был на хозяйстве в огромном и уже рушащемся государстве. Можно ли было предотвратить распад, сохранить за Россией Крым, уберечь народ от экспериментов ельцинских младореформаторов — об этом с последним председателем Совета Министров СССР беседует Александр Саргин.

Гибель империи

В советские времена в руководстве страны было много выходцев с Украины. Вот и вы, Николай Иванович, родились в Донецкой области...

— Честно говоря, я не считаю Донбасс Украиной. Географически — да. Так получилось, что этот регион там оказался. Но ведь Донбасс расчленен: примерно две трети его находится на территории Украины и одна треть — на территории Ростовской области. Не знаю, как сейчас, но в не столь давние советские времена русских там было примерно 75%, если не 80, и очень мало украинцев. Донбасс вообще-то русский. Мы даже не очень задумывались, что это Украина.

Но сейчас Украина и Россия — два независимых государства…

— Украина всегда была в составе России. Как таковой Украины ведь вообще не было, а во время советской власти была Украинская Советская Социалистическая Республика. Так получилось, что мы в своей стране проходим через пограничников, через таможенников. Нам говорят, что вот это — Украина, а это — Россия. В голове не укладывается! Мы родились, жили и работали в едином государстве. И взять его и так расчленить...

Был и Крым...

— Ну, Крым — это особая статья. Думаю, Никита Сергеевич был в каком-то особом состоянии, когда отдавал Крым. Кстати, Борис Николаевич тоже. Когда они собрались в 1990 году в Беловежье, то, если бы были нормальными, а не пьяными в дым, он бы прежде подумал...

Я где-то читал, что, наоборот, они были трезвые, что более удивительно для принятия такого решения.

— Почему трезвые? Все прекрасно знают, что это не так. Ведь они пили за каждую строчку, и по этому вопросу уже много написано. Я читал многие материалы, в том числе и Кравчука, который тогда был у власти. Он ведь откровенно говорил: мы, мол, что Ельцин поставит вопрос о Севастополе и Крыме. И, насколько я понимаю, они считали, что во имя самостийности Украины Севастополем придется поступиться, придется его отдать. Но Ельцин этот вопрос не поставил, и они облегченно вздохнули. А ведь Ельцин обязан был поставить этот вопрос! Ну, ладно, Хрущев тогда неправильно поступил, но ведь в то время мы были одной страной, и это было не очень болезненно. А вот когда мы стали разными государствами... Крым всю жизнь был российским, а Севастополь имел особый статус. Это не я придумал, статус особого союзного подчинения Севастополю предоставил Сталин после войны. Есть документы — их, кстати, никто и не подумал отменить. Очень многие или кривят душой, или действительно не знают.

Какова, на ваш взгляд, главная причина развала СССР — уступчивость Горбачева, его неумение противостоять Западу, беловежский сговор или действительно некие объективные обстоятельства, запустившие необратимый процесс?

— За эти двадцать лет много приведено всевозможных доводов и оправданий. Вот кто-то по незнанию или по недомыслию говорит: «Римская Империя рассыпалась, Австро-Венгрия рассыпалась, Великобритания рассыпалась...» Мол, такова судьба империй, рано или поздно все они распадаются. Тогда у меня возникает вопрос: а разве США не империя? Просто эта страна только называется по-другому. У них 50 штатов, но на самом деле это такие же республики, как и 15 республик бывшего СССР. И попробуйте в разговоре с американским президентом или с каким-то другим политиком сказать, что рано или поздно они рассыплются. Такой крик поднимется!

Но СССР был разделен на республики по национальному признаку, оказалось, что это мина замедленного действия! В США другой подход.

— Да, это мина! Я задавался вопросом: почему Ленин так поступил? Не глупый же мужик был и прекрасно все понимал, но пошел по этому пути. Сталин же настаивал на административном делении. Кстати, то же самое предлагает сейчас Жириновский, говорит: никаких там Калмыкий, Татарий… Просто есть Казанская область или какая-то другая…

Думаю, Ленин был уверен, что ничего такого не произойдет, потому что после

гражданской войны осталась одна партия — ВКП(б), потом КПСС. Партия жила и работала по принципу демократического централизма, только сверху до низу, и это было записано во всех уставах. Ленин прекрасно понимал, что, например, от первичной партийной организации Украины до центрального аппарата в Москве все вертикально выстроено. И партия не считалась ни с чем, ни с какими административными или там национально-географическими делениями. Он понимал, что партия будет держать страну. И этот скрепляющий фактор мыслился более сильным, более приоритетным, что ли, чем «право наций на самоопределение»

Но объективно СССР был не жилец?

— Я абсолютно другого мнения. СССР — это монолитное единое государство. Да, были союзные республики, но была и политика в отношении союзных республик. Была партия, и она все держала в руках: Украина, учти, по партийной линии ты подчиняешься Москве и попробуй что-то сделай! И, конечно, была другая кадровая политика. У меня в Грузии вторым секретарем был мой товарищ, ныне уже покойный. Во главе республики всегда стоял человек титульной национальности, а вторым секретарем всегда был выдвиженец Москвы, центра. И когда в 1986 году сделали глупость и поставили во главе Казахстана русского — Геннадия Васильевича Колбина (мы с ним жили и работали на Урале), то случились большие неприятности: митинги, молодежь бесчинствовала. Я считаю, что это была ошибка руководства. По-моему, его тогда Лигачев протащил, думая, что раз там большинство русских и немцев, то зачем тогда во главе ставить казаха... Вот это и выстрелило. Кстати, это был первый выстрел во время перестройки. И Грузия, и Прибалтика были уже потом, и никакого Ельцина еще не было.

Вот придет мессия

Гайдар в своей книге писал о том, что в определенный момент Горбачев начал брать политически связанные кредиты. То есть демонтаж системы в обмен на определенные преференции. Насколько, по-вашему, это был важный момент?

— Я не знаю, корректна ли вообще такая формулировка, что Горбачев взял деньги для того, чтобы разрушить Советский Союз. Думаю, что такого не было. Конечно, были какие-то частные договоренности — например, тот же вывод войск из ГДР… Но ведь сначала было политическое решение их выводить, а потом, так сказать, включились и финансовые механизмы. Кстати, они за живот схватились, когда узнали сумму, которую мы им предъявили за объединение Германии, настолько она была мизерна. Я сейчас не помню, по-моему, 16 миллиардов долларов… Да, нам заплатили деньги, но если учесть, какие затраты мы понесли, какие транспортные расходы... Когда все это начиналось, я говорил с министром обороны Язовым. Он очень сетовал, что часть войск, техники и людей мы были вынуждены вывозить морским транспортом, потому что было невыгодно гнать эшелоны через ГДР и особенно через Польшу. Там такие расценки за каждую ось железнодорожного вагона, что никаких денег не хватало!
Но, знаете, при всем моем неуважении к Горбачеву, к тому, что он натворил, у меня в душе все-таки в какой-то степени теплится надежда, какая-то маленькая уверенность, что он не ставил вопрос о разрушении страны. Он ставил вопрос об объединении Германии, о разоружении, о диалоге с Западом…

Насколько критичной была ситуация? Предотвратить распад было невозможно?

— Сначала она не была критичной. Но ее сделали такой. Я в 1990 году не сходил с трибуны и говорил: «Что же вы делаете? Остановитесь!» Страна в 1990 году уже пошла в разнос, и к следующему году мы абсолютно не были готовы. У нас же все было взаимосвязано, а Украина говорит: мол, дайте нам новую технику, но взамен ничего не предлагает… При таком бардаке, который был в 1990 году, трудно было вообще что-то ожидать. В августе Горбачев вернулся из отпуска с юга, и я попросил его о встрече. Он принял меня и всех моих заместителей. Я сказал, что страна уже сегодня не управляемая, и никто никого не слушает. Ельцин говорит: «Отдайте мне золото, отдайте мне валюту, и никаких налогов я платить не буду». Он же придумал одноканальные налоги, то есть собирает все, а потом говорит, мол, вот, для культуры я вам дам кусочек, для обороны дам кусочек... Кстати, сегодня есть два канала — региональный и федеральный. Потом мы подготовили короткое решение, что на 1991 год бюджет формируется по тому же принципу, что и все предыдущие годы. Господи, как меня тогда колотили — живого места на мне не осталось! Чего только не было!

Вместо того чтобы разобраться, вытащили программу «500 дней» и начали ее мусолить. Я говорю: послушайте, ну что вы говорите о 500 днях, когда как-то надо жить сегодня и завтра!?

Геращенко как-то рассказывал, что Явлинский эту программу у Абалкина позаимствовал. Там было не 500 дней, а 400 пошаговых решений…

— Это чепуха! О какой экономике можно было говорить в 1990 году, когда, по сути, все вышло из под контроля? А вообще, я много думал о всех этих реформах, которые проходили, например, в том же Китае в 1979 году, в других странах. Везде они проводились при сильной власти. Мы все затеяли правильно и начали заниматься экономикой. И перестройка была провозглашена для модернизации экономики. Это потом через пару лет сказали, что экономики мало, что надо менять политическую и государственную систему. Я считаю, что Горбачев просто поддался Западу, который хвалил его, говорил что он мессия, Горби, Горби... А Яковлев был серый кардинал.

Похоже, Горби до сих пор верит в то, что он мессия…

— Он считал, что спустился откуда-то через 2000 лет после Иисуса Христа, вот и решил все сделать. Я вспоминаю беседу с Тэтчер, с которой во время ее визита, вот как сейчас с вами, мы сидели один на один. Она мне говорила: «Господин Рыжков, вы делаете большую глупость!» Спрашиваю, какую? «Горбачев хочет ликвидировать атомное оружие...» Мы действительно в какой-то степени наивно думали, что накопились слишком большие запасы, и что мир может грохнуться. Она тогда сказала: «Господин Рыжков, вы напрасно это делаете. Поймите, только благодаря атомному оружию у нас нет мировой войны». И когда я задумался над ее словами, то осознал, насколько она права. Все прекрасно понимают, что никто первый кнопку не нажмет, но все знают, что такая кнопка есть. Есть чемоданчик, есть кнопка, есть ракеты (правда, их потом Ельцин перенацелил черт знает куда!).

Кстати, Тэтчер потом в своих воспоминаниях говорила, что когда в очередной раз приехал Горбачев, вытащил карту, показал ракетные точки и рассказал, как будут ракеты нацелены, они были просто в шоке! Они никогда бы не поверили и считали, что это провокация. Ведь не может глава государства раскрыть все свои карты перед другой страной!

При всем, что он натворил, я все-таки думаю, что его главная отрицательная роль в том, что он своими действиями (не в один момент, это продолжалось несколько лет) привел к тому, что процесс стал необратимым.

Русский с китайцем...

Вы жалеете, что мы не пошли по китайскому пути?

— Жалею. Спустя лет пять после отставки меня несколько раз приглашал председатель правительства Китая Ли Пэн, и в конце концов я полетел туда. Мне организовали поездку по стране, я много беседовал с ним. Хотя я был уже в отставке, а он был действующий премьер. Он говорил по-русски, потому что учился у нас в институте энергетики. Он говорил: «Николай Иванович, мы с вами встречались в 1990 году. Вы мне рассказывали о том, как смотрите на перспективы модернизации экономики. Но она же должна была идти примерно по нашему пути…» Я отвечал: «Не совсем так. У вас своя почва, у нас своя. Но по некоторым принципиальным положениям — да, экономики похожи». И премьер Китая спросил: «Так почему вы не пошли по этому пути и вильнули непонятно куда?» Так вот я и сейчас считаю, что надо было идти по пути типа китайского, и была бы совершенно другая картина.

Но сначала у вас с Горбачевым было полное взаимопонимание?

— Нет, не было. Он был недоволен, что я занимаю свою четкую позицию. У нас в отношениях не было теплоты. Но до 1987 года я его искренне поддерживал, потому что полагал, что он может многое сделать для страны.

А ведь на Политбюро были битвы. Я читал, чуть не до мата доходило…

— И до визга, и до мата. Когда по моей просьбе, даже по моему требованию на Политбюро поставили вопрос об антиалкогольной кампании. Ведь тогда мы увидели, что с алкогольными делами творится что-то невероятное! Я дважды или трижды просил Михаила Сергеевича рассмотреть на Политбюро этот вопрос, который обострился дальше некуда. С одной стороны, люди страшно недовольны — очереди, давка. С другой — Соломенцев и Лигачев наказывают моих министров из-за того, что, допустим, в этом месяце коньяка на 1% больше продали, чем в прошлом. А ведь мы теряли огромнейшие деньги. Горбачев говорил, хорошо, хорошо, разберемся, а сам ничего не делал.

А потом были бои, когда вы были против шокового отпуска цен, и после этого вы решили уйти…

— У моего ухода было две причины. Во-первых, я понимал, что побеждает программа «500 дней». То есть та точка зрения, которая предполагала шоковую терапию, те доводы. Помню, я говорил кому-то из команды младореформаторов: «Что ты творишь? Ведь погибнут же люди!» А он отвечает: «Ничего, пусть прыгают. Кто-то разобьет голову об асфальт, а кто-то и в воду попадет». Его не волновало, что страна будет разбивать голову. В начале декабря, за три недели до съезда народных депутатов, я заявил, что больше работать не буду и что после съезда ухожу в отставку. Я категорически не приемлю то, что Горбачев собирается делать. Это будет страшно для страны. Страна не готова к этому! 90-е годы все показали…

А вторая причина — это разрушение страны. Я говорил всем: «Остановитесь, нельзя, имея такие сепаратистские устремления, не давать им оценки!» Так называемая демократия и гласность и привели ко всему этому. Один на один я говорил Горбачеву: «Мы же рассыплем страну!» А он мне, мол, вот, Николай Иванович, ты всегда нагнетаешь.

Гайдар впереди

Сейчас сторонники Гайдара говорят, что он спас страну от угрозы голода, хаоса, гражданской войны...

— Тогда пришли люди, которые абсолютно не понимали и не знали страну. Гайдар работал в журнале «Коммунист», в газете «Правда». Нечаев работал в каком-то институте или в лаборатории, Чубайс, не знаю, где работал, еще Шохин, Авен... Шесть человек там было, и они не проходили никакую — ни заводскую, ни государственную, ни территориальную работу в республиках или областях! И здесь в Москве они не занимали государственных постов. То есть они были абсолютно далеки от реальной экономики. Да, они начитались книг, а американцы приезжали сюда, десятки каких-то людей ходили в джинсах и командовали, мол, делай так и так, ввели ваучеры и прочую чепуху. Эти люди, младореформаторы, не имели права всем эти заниматься. Да, Ельцину надо было кого-то набрать, да, у него и не было выхода. Но надо было звать нас (не меня персонально, а людей, которые понимали что к чему), а он не хотел. Это политика…

И мы пошли по польскому пути...

— Еще в 1987 году мы перессорились с Горбачевым — как раз по вопросу дальнейшего развития экономики. Он предлагал начиная с 1988 года делать то, что сделал Гайдар со 2 января 1992 года: отпустить цены, убрать планирование и т.д. Мы тогда очень серьезно поговорили. Я сказал: «Или вы принимаете нашу концепцию постепенного перехода, или я ухожу, не буду работать, а вы делайте, что хотите. Это же будет страшный вред для государства!» Тогда Горбачев согласился, но ведь Гайдар потом сделал это!

Сейчас ему в ВШЭ поставили памятник. Вы бы поставили Гайдару памятник?

— Ему? Нет, конечно. Он же разорил страну и людей, и что теперь? Радоваться той теории, которую он взял на вооружение и которая действовала эти 15 лет? Чего они дурака валяют, спасителя из него делают? По шесть месяцев пенсионерам не давали денег, пенсионеры в помойки залезли!.. И сегодня говорят, что он страну спас!? Да они вместе с Ельциным унизили страну, опустили, как блатные говорят.

Ваши недоброжелатели критикуют вас за то, что вы сделали лазейку для кооперативов и частной собственности в 1988 году. Вы сейчас об этом не жалеете?

— Я прекрасно все помню и сейчас считаю, что это надо было сделать. Другой разговор, что изначально закладывалась одна идея, а потом появился съезд народных депутатов и новый Верховный совет, появились совершенно другие люди и повели в другую сторону. Прежде чем принимать такое решение, мы же не просто с чистого листа начинали. У нас богатая мощная страна, мощная экономика. Я ее всегда представлял как такие валуны-пирамиды — это металлургия, это машиностроение, это военно-промышленный комплекс, это химия… А вот между ними — пустоты, и их-то должны были заполнить товары народного потребления, то, что надо народу. Народ в войну, после войны скрепя сердце с бытовыми лишениями мирился. Но наступил момент, когда надо было жить по-другому. Я считал, что при помощи кооперации мы сможем заполнить эти ниши, а вот тяжелая промышленность никогда не сможет этого сделать. Это было нашей задачей, и мы именно под нее проводили закон. Но в 1989—1990 годах крикуны кооперацию распространили и дали возможность создавать кооперативы прямо на заводах. Тут продукцию делает завод, государство, а там — кооператив, и получался полный дисбаланс. А финансовая сторона этого вопроса? Нет, идея-то была правильная. Конечно, можно критиковать и спрашивать, зачем мы переходили на рыночные отношения? Но мы всегда говорили, что нужно государственное регулирование! Мы прекрасно понимали, изучали французский и английский опыт, и там везде примерно 50% — это государственные предприятия. И мы считали, что должно быть примерно столько же. Военно-промышленный комплекс, тяжелая промышленность должны остаться в руках государства. Все остальное можно было отдавать акционерным обществам, частым компаниям и пр. Оттого что, допустим, мастерская по ремонту обуви будет частной, страна придет в критическое состояние? Нет, ничего не случится. Это нормальное явление.

Помните, Собчак назвал вас плачущим большевиком?

— Неужели вы верите, что генеральный директор «Уралмаша», у которого было 52 тысячи работников (из них на головном заводе 43 тысячи и 9 тысяч на филиалах), при котором был соцгород с населением 200 тысяч человек, где были школы, больницы, транспорт, 50 заводских столовых... Неужели вы думаете, что на таком заводе может работать «тряпка»? Боже упаси, это же просто недопустимо! Да, может быть, я не самодур. Я был очень требователен и к себе, и к людям, но был и доброжелательным, когда надо.

Так вот, если Собчак увидел, как после землетрясения в Спитаке, куда я приехал, женщина в черном обняла меня где-то в горах, а у меня навернулись слезы, — это что, моральное преступление? Ну и сам-то он кто после этого?

Запад потирает руки

Вы уральца Ельцина знали давно. С течением времени ваше отношение к нему менялось?

— Он всегда был один и тот же. Только потом стал больше пить. Понимаете, этот человек был очень сильным в разрушении. И не только в Москве, не только в столичной партийной организации, когда он тут бесчинствовал, и люди прыгали с этажей. Везде, где бы он ни работал, он все разрушал. Хотя по образованию он строитель, и, казалось, должен быть созидателем. Но как раз в созидании он был абсолютно слабым, не понимал механизмов действия. Вот так и со страной: у меня такое ощущение, что ему упала эта власть, и он не знал, что с ней делать. Метался туда-сюда, нашел этого Гайдара...

Их два человека — он и Горбачев. И одному, и другому была противопоказана большая власть. Эта была наша ошибка, и моя в том числе. Я ведь тоже Горбачева поддерживал, когда он приходил к власти в 1985 году. И другие поддерживали, а его нельзя было ставить, потому что он для этого просто не приспособлен! Вот если бы в стране была должность проповедника, то он бы прекрасно справился! Он бы часами говорил, говорил… А управлять, планомерно и взвешено вести страну... Он очень импульсивный, неорганизованный. И Ельцину тоже противопоказана большая власть, правда, по другим причинам: он разрушитель.

Возможна ли в каком-либо виде реинтеграция? Ну ладно, прибалты, с ними все ясно, хотя за бензином к нам ездят. Но другие республики — Казахстан, Украина, Белоруссия… Мы ж соседи.

— С прибалтами, я думаю, действительно бесполезно. Это такой народ — всегда будут у кого-то под крылом. Были у нас под крылом, сосали нас, сколько могли, в лаптях ходили, а потом стали нормальными. Сегодня у них американцы и Запад, то есть они всегда были у кого-то в пристяжке, и нам бесполезно с ними дальше вести разговоры. А вот все остальные... Мое личное мнение, что воссоздать Советский Союз в той форме, в которой он был, сегодня нереально, даже если б я очень этого хотел. Это будет война между республиками. Конечно, надо что-то делать, и так оставлять нельзя. Надо создать что-то близкое к Европейскому союзу. Каждая страна там вроде самостоятельная — те же Франция, Бельгия, Германия, но есть общие принципы, по которым они живут. Например, 40 с лишним лет, как они создали единую организацию по углю и стали. Теперь, шаг за шагом, они дошли до единой валюты. Они не сидят на месте, у них есть парламент, принимаются какие-то решения. Да, это занудное дело, нужно согласие всех членов... Но при самостоятельных государствах они проводят единую политику.

Мы же разбежались в разные стороны, и никто у нас не пробует проводить единой политики. В СНГ, которому скоро будет 18 лет, у нас есть только какие-то общие принципы, и все. Кравчук и все остальные, создавая СНГ, по сути дела, создали клуб для бракоразводов. Они страшно боялись какой-то наднациональной структуры. Того, что есть в Европе — парламента, исполнительной власти. Они страшно боялись: мол, вы нас ущемите, подавите и т.п. Я не говорю, что надо один к одному повторять путь Европы. Но с учетом специфики надо бы нечто подобное сделать. Но есть одно «но». Там Турция в одну сторону тянет, Германия — в другую. И нас растаскивают эти республики, поэтому они не видят необходимости группироваться. Есть грубая, но правильная поговорка: «Пока жареный петух не клюнет в одно место, ничего не будет». Если этот петушок по какому-нибудь поводу клюнет, то все придут и скажут: «Давайте жить вместе. Отдельно невозможно». Но что это будет за петух, когда он клюнет, неизвестно.

А Запад потирает руки: как хорошо, у России конфликт с Грузией! Что нам сейчас осталось — только нефтяная труба?

— К сожалению, да, газ, труба. Мы об этом давно говорили, когда появились большие деньги за счет дико взлетевших цен. Надо, конечно, было вкладывать в перерабатывающую промышленность, в реальный сектор экономики. Понимаю, эти деньги спасли страну от кризиса. Но я не думаю, что их специально берегли для этого. Кто думал, что он разразится? Кстати, ученые знали, давно предупреждали… Надо было эти деньги не держать на Западе в Америке под 2%, а вкладывать здесь! Надо дороги строить, давать льготные кредиты для заводов, на модернизацию, чтобы меняли оборудование… Я с содроганием думаю, зачем нам вступать в ВТО, и что будет, когда мы туда вступим? Это будет что-то невероятное для нас! Это кончится тем, что у нас налево и направо будут закрываться предприятия. Текстильная промышленность не выдержит, легкая промышленность тоже и т.д. Да, действительно надо модернизировать. Но не в целом страну, а конкретно.

Долго ли еще протянет советское оборудование?

— Давайте займемся арифметикой. Сегодня у нас 70% устаревшего оборудования. Вот и считайте. Мы еще продержимся несколько лет. Оно уже сегодня не годится. Для внутреннего потребления мы еще что-то делаем. Но конкурировать на серьезном мировом уровне мы уже не в состоянии..

ДОСЬЕ
Николай Иванович Рыжков. Родился 28.09.1929 года на Украине, в селе Дылеевка Донецкой области, в семье рабочего. Окончил Краматорский машиностроительный техникум и Уральский политехнический институт. С 1950 года работал на Уральском машиностроительном заводе им. Серго Орджоникидзе (ныне ПО «Уралмаш») в должности мастера, затем начальника пролта, начальника цеха, главного технолога по сварке, главного инженера, генерального директора. С 1975 года — первый заместитель министра тяжелого и транспортного машиностроения СССР. В 1985—1990 годах — член Политбюро ЦК КПСС, председатель Совмина СССР. В 1991 году баллотировался на должность президента РСФСР и набрал более 15% голосов, заняв второе место после Ельцина. С 2003 года — представитель администрации Белгородской области в Совете Федерации Федерального собрания РФ. Женат, есть дочь, а также внук и внучка.

28 сентября исполняется 85 лет одному из старейших политиков России - бывшему председателю Совета министров СССР, а ныне члену Совета Федерации от Белгородской области Николаю Ивановичу Рыжкову. Накануне юбилея легенда советской и российской политики рассказал «Известиям», за что его пытались судить четыре раза, почему права на перестройку не у Горбачева, а у Андропова и к чему приводит сухой закон.

- Николай Иванович, правда, что в большую политику вас привел Юрий Андропов?

Если большая политика начинается с должности секретаря ЦК КПСС, то правда.

- А как это происходит? Как приводят в большую политику?

В моем случае это произошло абсолютно неожиданно. Андропов стал генеральным секретарем 12 ноября 1982 года, а уже 22 ноября на пленуме ЦК меня избрали секретарем по экономике.

За пару дней до пленума Андропов пригласил меня на беседу. Целый час расспрашивал, как идет работа в Госплане (я был первым заместителем председателя Госплана СССР), какие плюсы и минусы есть в экономике, какие есть идеи по совершенствованию работы.

Думал, проверяет какие-то положения своего доклада на пленуме. А в конце разговора Андропов вдруг: «Принято решение о создании отдела экономики в ЦК партии. Не отраслевого отдела промышленности, сельского хозяйства, торговли и так далее, а отдела, который занимался бы всей экономикой страны. Мы, говорит, посоветовались и предлагаем вам возглавить этот отдел, но в ранге секретаря ЦК».

- И как вы отреагировали?

Опешил. Сказал, что вся моя жизнь была связана с производством и я никогда не занимал освобожденных комсомольских или партийных должностей. А он ответил, что не хуже меня знает мой трудовой путь и что на этой должности нужен именно такой человек, в том числе и с опытом работы в Госплане.

- Что за человек был Андропов?

Он не экономист был, но быстро схватывал основы экономики. В глубину не лез никогда, а вот в крупном плане всё прекрасно понимал.

- То есть он у вас учился?..

Не упрощайте. Андропов очень хорошо чувствовал ситуацию, и у него было четкое представление о направлении движения страны. Помню один случай. Вызывает он меня и спрашивает, что я знаю о концессиях. Ответил, что знаю только то, что в 1920-х годах концессии были в нашей стране. А он: «Вы поинтересуйтесь».

Поручил своим найти всё о концессиях. Нашли всего одну-единственную работу в Ленинской библиотеке. Когда я принес Юрию Владимировичу эту работу, он мельком полистал ее и спрашивает: «Ну, как?» Ответил, что интересно и что это может в дальнейшем нам пригодиться. А он: «Я тоже думаю, что это пригодится».

Андропов не зря меня гонял вот по этим вопросам. Сегодня я твердо убежден, что он был знаком с основами китайского варианта реформ, которые Дэн Сяопин начал проводить в 1979 году. Все вопросы, все высказывания Андропова крутились вокруг этого. К сожалению, Бог не дал ему много лет жизни.

- Тем не менее он успел запустить перестройку...

Я не люблю термин «перестройка», это ваш брат, журналист, придумал. Мне больше по духу термин «реформы».

- Хорошо, реформы. Как всё начиналось?

Перед самым Новым годом, через месяц после своего назначения, Андропов пригласил Горбачева, Долгих и меня к себе. Сказал, что очень много говорят о необходимости реформ. В экономике накопились принципиальные проблемы. Необходимо на государственном уровне разработать концепцию реформ и программу их проведения в жизнь. И поручил нам заняться этим вопросом.

Я на лавры автора перестройки не претендую. Вы, может быть, помните, что меня называли «бревном на пути перестройки». Я никогда не играл в игрушки. Я занимался разработкой концепции рыночного реформирования страны, которая была рассчитана на срок не менее 8 лет. Почему Горбачев решил сломать политический хребет страны вместо проведения экономических реформ, это вопрос не ко мне.

- Почему не к вам? Вы были с ним в одной команде...

В общей сложности вместе мы были 7 лет. С 1983 по 1990 год, когда я ушел в отставку. Но единомышленниками мы были только до 1987 года, когда Горбачев впервые заявил о необходимости полностью отменить планирование.

- Горбачев предлагал шоковую терапию в 1987 году, за 5 лет до того, как ее ввел Ельцин с Гайдаром?

Предложение это за рамки ближнего круга не вышло, поэтому и не получило широкой огласки. Дело было на «Волынской даче». Горбачев с Яковлевым и Медведевым готовились к очередному пленуму. Позвали меня и озвучили идею - «рынок сам всё отрегулирует». Я встал на дыбы. Стал доказывать, что невозможно ввести одномоментно рыночную систему в стране, где всего два банка - Центробанк и Промстройбанк. Что создавать рынок надо постепенно, адаптируя законодательство, прежде всего налоговое. Ценовую политику выстраивать.

Яковлеву с Медведевым аргументов не хватало, и тогда они стали меня демонстративно госплановцем называть.

- А вы?

Ответил, что горжусь работой в Госплане, который позволил мне увидеть всю страну с ее проблематикой. А вот вы пытаетесь других учить, хотя ни одного гвоздя не забили. Даже книг-то своих не читали, которые постоянно издаете. Они аж побагровели.

Повернулся к Горбачеву и сказал, что если будет принято это предложение, я уйду в отставку. Горбачев отступил, но с этого момента системной работы уже не было.

- То есть лавры Горбачева как зачинщика перемен в стране заслуженные?

Мы говорили об авторстве перестройки. Если же речь о переменах, то зачинателем надо считать все-таки Андропова. Известный доклад Горбачева на апрельском пленуме ЦК партии, когда прозвучали тезисы о необходимости реформ в стране, не был озарением нового генсека. Доклад этот целиком и полностью состоял из положений той концепции, которую мы разрабатывали начиная с 1983 года.

Говорю это, потому что помогал Горбачеву готовить тот доклад. Мы разложили бумаги по всему полу у него в кабинете. Ходили и отмечали, что из концепции нужно обязательно взять для доклада, а стенографистка записывала за нами.

Уверен, что слава, которая обрушилась на Горбачева после доклада, стала причиной последующих событий. Горбачев просто потерял чувство реальности. Решил, что он мессия. Его не страна интересовала, а то, как он выглядит на ее фоне.

Кстати, процентов 70–80 положений из той концепции, которую мы разрабатывали по заданию Андропова, на сегодняшний день реализовано.

- Почему Андропов остановил свой выбор на Горбачеве как на преемнике?

Ошибся. Проповедник из Горбачева был бы хороший или преподаватель марксизма-ленинизма, а власть ему противопоказана...

О Ельцине и трезвости

- Считается, что антиалкогольная кампания была одним из первых ударов по бюджету страны. Это так?

Общие бюджетные потери от антиалкогольной кампании, если мне память не изменяет, составили около 62 млрд рублей.

- Кто был инициатором?

Лигачев с Соломенцевым. Окончательно решение принималось на политбюро. Но прежде чем выносить вопрос на него, его всегда заслушивали на секретариате. Обычно секретариат вел второй человек в партии, а на этот раз Горбачев сам пришел.

Выяснилось, что речь идет не о борьбе с пьянством, а практически о сухом законе. Очень многие выступили против. Говорили о последствиях сухого закона в Америке и Скандинавии. Я сказал о том, что самогон люди варить начнут, вырастет потребление сахара, придется талоны вводить.

Однако Горбачев продавил решение и на секретариате, и на заседании политбюро. Ну а дальше пошло-поехало.

- Талоны пришлось вводить?

Если бы. Народ травиться начал. Клей нюхали, ваксу сапожную на хлеб мазали, счищали и ели потом. Одеколон пили. В аптеках все настойки на спирту скупили. Лак для волос в пиво брызгали. В ход шло всё, что горит.

Зоны трезвенников начали создавать. Знаете, кто инициатором был? Ельцин Борис Николаевич. Он тогда 1-м секретарем Московского горкома был.

Я несколько раз говорил Горбачеву, что нас проклинают люди в очередях, просил поставить вопрос на политбюро. Не ставил.

Тогда я, используя данные министров здравоохранения и торговли, написал письмо Горбачеву с официальным требованием рассмотреть вопрос на политбюро. Он вынужден был вынести вопрос на заседание.

- Что значит - вынужден?

Такие порядки в государстве были. Если член ЦК пишет официальный запрос, генеральный секретарь обязан его поставить на голосование. Он поставил вопрос в самый конец, когда люди уже устали и не склонны к дискуссиям.

Я вышел на трибуну, рассказал о том, что народ травится, а потом добавил. Вот сидят против меня два человека - Соломенцев и Лигачев. Они замордовали министров. В бюджете потери, мы их не можем компенсировать. В мою поддержку выступили Слюньков, Зайков и Никонов. Соломенцев обвинил меня, что я думаю только о бюджете, а за здоровье людей не переживаю.

Тут я не выдержал: «Михаил Сергеевич, такое ощущение, что я один алкоголик здесь. Остальные трезвенники. Вот Соломенцев меня обвиняет, что я поборник выпивки, так он лично и свою, и мою цистерну давно выпил».

Понимая, что дело до кулаков дойдет, Горбачев остановил совещание и объявил, что с сегодняшнего дня все вопросы производства и продажи алкоголя возлагаются на Совет министров. Так и закончилась антиалкогольная кампания...

О Чернобыле, Спитаке и золоте партии

- В Чернобыле была первая крупная авария на атомной станции. Почему людей не сразу вывезли из зоны поражения?

Почему не сразу? Из Припяти, где АЭС располагалась, всех жителей, а это 50 тыс., в течение суток эвакуировали. Одни собаки там остались.

- Но зона поражения гораздо шире была...

Конечно. Но зона эта не была определена. Радиационные замеры делались с вертолетов. Пять ведомств этим параллельно занимались, а мы сравнивали их данные и на карту наносили. И только когда определили зону поражения, стали централизованно эвакуировать жителей.

А как принимать решения без данных? Панику посеять? Люди разъехались бы со своим имуществом, а потом вылавливай эту радиацию по всей стране. Поверьте, всё делалось для скорейшего решения вопросов. Комиссия правительственная, которую я возглавлял, заседала в постоянном режиме. Я лично летал на место аварии.

- Вы единственный, кто носит звание Героя Армении, не будучи этническим армянином. Это за Спитак?

Да. Я возглавлял спасательные работы. Два месяца там провел. 7 декабря произошло землетрясение, и в тот же день ночью я вылетел в Ереван.

- Не сразу?

А я туда не туристом собирался. До 11 вечера я задания раздавал. Председателю профсоюзов, чтобы он все санатории на юге освободил для потерпевших. Госрезерву, чтобы из запасов своих отправлял в Армению палатки, одеяла, буржуйки, консервы. С руководством Минобороны и МВД переговорил. Медиков во главе с министром Чазовым отправил самолетом оперативно.

Утром 8-го я уже в Ленинакане, ныне Гюмри, был. Страшная картина. Смотреть больно было на всё. 25 тыс. погибших, 16 тыс. из завалов вытащили, более 100 тыс. искалеченных людей.

Мы ориентировались на китайское, мексиканское и ташкентское землетрясения. Понимали, что только первую неделю можно живых людей из завалов доставать. Поэтому все силы были брошены на это. До Нового года завалы разбирали. Но начиная с шестого дня после землетрясения доставали уже только мертвых.

Знаете, какой самый большой дефицит был, кроме колбасы, хлеба и теплой одежды? Гробы. Мы все мебельные комбинаты остановили в республике, делали одни гробы. Самолетами, вертолетами и машинами доставляли их в зону. Вдоль дороги штабеля из гробов стояли. Идет человек, ему надо ребенка похоронить, он, значит, маленький гроб на плечо - и дальше пошел.

- Два месяца глава Совета министров провел в Армении. Других дел не было?

Какие другие дела? Я же там не завалы разгребал собственноручно. Моя задача была все республики мобилизовать.

Завалы разгрести - это не главная задача была. Надо было новые города спроектировать и построить для людей. 100 тыс. строителей со всех республик приехали в Армению. Материалы везли отовсюду. Аэропорт перегружен. 10 минут на разгрузку самолету отводилось. Через 10 минут он должен был освободить полосу.

Кто мог это сделать? Только глава правительства страны.

- А Горбачев?

И Горбачев прилетал с Раисой Максимовной. Он мне из Америки позвонил: «Николай Иванович, ты мне скажи, что там, а то у меня еще два визита - на Кубу и в Англию». Я говорю - Михаил Сергеевич, какие визиты. Тут катастрофа страшная.

Через какое-то время мне начальник охраны звонит и спрашивает, сядет ли в Армении тяжелый самолет. Говорю - сядет. А вы что, бомбу везете? Нет, говорит, машины, правительственные «ЗиЛы», чтобы ездить. Я говорю - вы там с ума, что ли посходили? Какие «ЗиЛы»? У меня здесь красный автобус, вот на нем и будете ездить.

Горбачев и Раиса Максимовна сильно были потрясены происшедшим в Спитаке и Гюмри. Я это по глазам их видел. Я же их знал хорошо. Но на обратном пути, когда мы ехали уже по Еревану, Горбачев всё равно не удержался.

На одном из перекрестков человек 200 собралось. Он и говорит, что надо с народом пообщаться. Я ему - Михаил Сергеевич, не надо. Вы наговорились уже, здесь разрушений нет. Чего говорить? А он: «Нет, Николай, надо пообщаться».

Остановились, открыли дверь. Горбачев вышел к людям, а я на ступеньке автобуса остался. Как чувствовал. Он только заговорил про землетрясение, а толпа на него как поперла с кулаками. Крики только о Карабахе.

Я начальнику охраны тихо так - тащи его в автобус скорее. Охранник его за рукав, значит, - и внутрь. Он же как поступал? Как только конфликт возникал, каждому обещал дать то, что тот просил. Так и с Карабахом. В Баку Лигачева отправлял, а в Ереван - Яковлева. И каждый из них свое людям обещал...

- Помните, после развала СССР очень много всевозможных судов было над Компартией.

Помню. Сам в них принимал участие неоднократно.

- Неоднократно. Это сколько?

По четырем делам меня допрашивали. По событиям в Баку, по золоту партии уголовное дело было, по Чернобылю и конституционный процесс над Компартией. Так что я рецидивист со стажем.

- А куда золото партии дели?

Не было никакого золота партии. Если и было, то об этом надо генерального секретаря ЦК КПСС спрашивать. У партии свой бюджет был, отдельно от государственного. Складывался он из взносов членов партии и издания многочисленной литературы. На эти деньги они содержали свои дома отдыха и политпросвещения.

Я как глава правительства к партийному бюджету никакого отношения не имел. А что касается госбюджета, то его утверждал Верховный Совет, после чего бюджет становился законом, обязательным к исполнению правительством.

Так я всё следователю и изложил. Но он упрямый попался. Или ему задача была поставлена. Стал про валютные расходы спрашивать. А валютные расходы отдельной статьей шли как закрытое приложение. Оно тоже утверждалось Верховным Советом.

Тогда следователь достает подписанное мной распоряжение о выделении, по-моему, $2 млн для КГБ. А вот это в законе было, спрашивает. Нет, говорю, не было, это непредвиденные расходы. Следователь: «Куда выделили? Какие основания?»

Говорю ему, пишите: «Деньги были выделены на вице-президента Российской Федерации». Следователь удивленно: «Не было тогда никакого вице-президента». Ответил, что вице-президента не было, а Руцкой был. Его два раза в Афганистане сбивали, и он попадал в плен. Думаете, моджахеды его просто так отпускали?

- А в Баку вы что натворили?

Как только начались первые преступления на этнической почве, я поставил вопрос на Президиуме Верховного Совета СССР о введении чрезвычайного положения в Баку. Председатель Президиума ВС Азербайджана Кафарова выступила резко против, заявив, что Рыжков нагнетает. В итоге ЧП ввели в Нагорном Карабахе.

В Баку ситуация продолжала накаляться, пошли погромы. Людей из окон выкидывали, сжигали вместе с вещами в контейнерах. Аэропорт и железная дорога заблокированы, людям бежать некуда. Я тогда команду отдал организовать паромную эвакуацию через Каспий в Красноводск. Около 300 тыс. человек вывезли.

Но следователя не жизнь людей интересовала, а кто отдал приказ о вводе войск.

- Кто?

Решение принималось совместно в кабинете у Горбачева. Присутствовали Лукьянов, Язов, Крючков, Бакатин и я. Язов попросил приказ. Горбачев поручил Медведеву подготовить текст о вводе войск и до полуночи опубликовать его в СМИ.

Медведев с текстом затянул и опубликовал его только утром, а войска пошли сразу после совещания. Медведев или саботировал распоряжение, в чем я сомневаюсь. Или это был продуманный шаг, чтобы посмотреть, как будет ситуация складываться.

В 23 часа мне звонил 1-й секретарь ЦК Азербайджана Везиров и истошно просил остановить армию. Ночью звонил Язов, который тоже не мог до Горбачева достучаться. Сказал, что по войскам стреляют. Есть погибшие среди солдат. Спрашивал, что делать. Ответил, чтобы на огонь отвечали огнем.

За ночь Горбачев звонил мне три раза. Я докладывал ему о ситуации, в том числе про обстрелы и о погибших. Он в ответ только: «Ну, делай, делай».

- То есть вы на свой страх и риск всю ночь руководили войсковой операцией, не имея документального приказа на ее проведение?

Я не политикой занимался, я задачу решал.

- А в Чернобыле в чем состав преступления?

С Чернобылем довольно быстро разобрались и дело закрыли. Кульминация была во время конституционного процесса над Компартией. Был такой, если помните.

Горбачев отказался на него идти, а мне стесняться в этой жизни нечего. Обвинителями там были Котенков, адвокат Макаров, сегодня он депутат Госдумы, Бурбулис и Шахрай, по-моему.

Я пришел, хотя еще от инфаркта не окреп. Они меня 7 часов на трибуне держали. Отвечал на вопросы. У них тома дел с закладками, а я без единой бумажки. В итоге меня Котенков вывел, он полковником тогда был. Задает и задает вопросы. Про деревни - где и сколько радиации было? И почему где-то не выселили людей?

Я ему несколько раз сказал - господин Котенков, вы понимаете, что я был председателем Совета министров и лично не бегал со счетчиком Гейгера по зоне поражения? А он продолжает. Тогда я говорю:

«Уважаемые судьи, вот сидит полковник Котенков, он мне задает вопросы. У меня тоже есть к нему вопрос. Почему господин Котенков во время чернобыльской трагедии находился на Дальнем Востоке? Почему он добровольцем не попросился в Чернобыль? Я был там, я терял здоровье, он сидел на Дальнем Востоке, и теперь он обвинитель».

Рядом с Котенковым Макаров сидел, он тогда очень полный был. Поворачивается ко мне: «Николай Иванович, вы перенесли заболевание. Вам не надо бы волноваться». Я говорю: «Вот спасибо за заботу, я тут уже 7 часов стою, вы мне даже присесть не предложили. Да, я перенес инфаркт, но если 7 часов простоял, значит, я еще на что-то способен. А вот вам, товарищ Макаров, с вашей комплекцией надо о здоровье серьезно задуматься».

Зал грохнул, и на этом судилище закончилось...

Об отставке и власти

- Что чувствует человек, когда уходит в отставку с такого высокого поста?

Никому не верьте, что уход из власти проходит бесследно. Как окурок затушил, бросил его и пошел дальше. Не верьте. Когда ты мыслишь горизонтами страны, а потом вдруг мир сжимается до объемов квартиры, это очень тяжело.

Я Горбачеву в начале декабря 1990 года сказал, что уйду в отставку сразу после съезда. Он спросил, почему. Ответил, что не хочу быть соучастником развала страны.

- И как Горбачев отнесся к вашему решению?

Обрадовался. Я собирался сразу после Нового года уходить, а 25 декабря я в больницу с инфарктом загремел.

Когда я уже стал подниматься, Горбачев приехал ко мне в больницу. Я хорошо помню его глаза, когда он зашел, у него страх в глазах был. Потому что я совсем изменился в это время.

Я сразу понял, зачем он приехал, а он, по своему обыкновению, начал кругами ходить. Я говорю: «Михаил Сергеевич, что нам крутить и вертеть здесь. Я вам сказал в начале декабря, что ухожу?» - «Да, говорил». - «Повторяю сегодня, что я работать не буду. Всё». - «Ну, хорошо», - вздохнул он.

Спросил, есть ли у меня какая-нибудь просьба. Попросил его не освобождать меня до того, как выйду из больницы, чтобы проводили по-человечески. И попросил работу какую-нибудь общественную, чтобы без дела не сидеть. Он тут же пообещал: «Николай, это всё будет сделано».

- Сделал?

На следующий день медсестра сообщила мне, что по радио передали о моей отставке. А вместо работы я 3 года читал книжки, не вставая с кресла. Читал и читал. Никому не верьте, что он легко в отставку ушел...

- Вы в Совете Федерации представляете Белгородскую область. С чего началось возвращение в политику?

С храма. Всё началось со строительства храма в Белгородской области, в Прохоровке, к юбилею победы в танковом сражении на Курской дуге.

- Вы верующий?

Религиозные деятели говорят о Боге, а ученые - о космосе. Я думаю, космос и Бог - это одно и то же. Я верующий человек, правда, в церковь я не часто хожу.

- Вас часто предавали?

Было. Кто больше всего клялся в преданности, тот и предавал. А те, которых ругал, они до сих пор со мной в очень хороших отношениях.

- Вы прощаете предателей?

Нет. Жизнь прощает...

Николай Рыжков: "Не решив проблем экономических, мы стали заниматься политическими. Это было ошибкой".
Фото Розы Цветковой

«Родился 28 сентября 1929, советский государственный и партийный деятель, большую часть правления М.С.Горбачева занимал должность председателя Совета Министров СССР» – так начинается биография Николая Ивановича Рыжкова в значимом интернет-ресурсе «Википедия». Впрочем, у него самого в кабинете Совета Федерации, где он по сей день председательствует в комиссии по естественным монополиям, компьютера нет. О памятных событиях и борьбе политэлит перестроечного периода Николай Иванович в беседе с ответственным редактором «НГ-политики» Розой Цветковой тем не менее вспоминает так легко, как будто не было этих 25 лет.

– Николай Иванович, слово «перестройка» в общественном сознании однозначно ассоциируется с именем Михаила Сергеевича Горбачева. Он действительно единственный родитель перестройки?

– У людей сложилось впечатление, что пришел новый человек и объявил перестройку, и она тут же началась. Кстати, даже само определение этого процесса появилось позже, когда Горбачев в Тольятти выступал, тогда первый раз это слово «перестройка» было обозначено. Но здесь главное, конечно, не само слово, вот сегодня появилось новое определение того же процесса – «модернизация», а понимание, нужны были преобразования в стране или нет. И я человек, который прошел определенный жизненный путь, – жил на Урале, 25 лет работал на одном и том же заводе, потом работа в Москве, в министерстве, в Госплане, ЦК партии, у меня, как и у многих людей, сложилось такое мнение, что преобразования, но экономические, были необходимы. В то время мы даже помыслить не могли об изменении общественного строя, партийной системы.

Но я отношусь к тем людям, и таких очень много было в стране, кто никогда не топтал свое прошлое. Мы считали, что прожили достаточно сложную жизнь в государстве и это было велением времени. Соответственно принимались тогда и решения, которые были соответственны задачам, которые стояли перед государством, и поэтому топтать и говорить, что вы дураки, надо было в 30-х годах рыночные отношения вводить, я не считаю для себя правильным. Это можно сегодня, когда прошло много-много лет, можно критиковать те методы, которыми тогда руководствовались. А в то время, когда за 10 лет надо было провести индустриализацию страны, вывести из аграрного тупика – для этого требовались особые подходы. И то, что была жесткая плановая система, это было необходимостью.

– Когда-то же она стала давать сбой, повисла тяжелым ярмом на исполнителях?

– После войны нам говорили, вам 50 лет надо для того, чтобы исправить то, что разрушено. Мы сделали мобилизационный рывок за 7–8 лет. Плановая система себя оправдала и свое дело сделала. Ей надо сказать спасибо, но наступил момент, когда мы почувствовали, что она становится непрогрессивной и что нельзя все время жить на мобилизационных действиях.

Мы понимали, что необходимо как-то по-другому вести экономику. И в первую очередь мы, заводчане, это чувствовали, что та система, которая была, которая сыграла свою определенную роль, сегодня уже не является движущей силой.

К примеру, я был директором крупнейшего завода «Уралмаш». На головном заводе работали 43 тысячи человек. Плюс 9 тысяч на филиалах. Итого 52 тысячи. Конечно, когда мне спускали план и говорили, ты имеешь право столько-то рабочих держать, столько-то инженеров и т.д., а то, что мы зарабатывали, то есть прибыль, автоматически уходило в Москву, а потом я ехал в Москву и с протянутой рукой ходил и буквально просил: «Дайте ради бога, хоть частично верните для того, чтоб построить и жилье, и детские сады, и многое другое. Почему должен быть такой круг? Ведь тогда при заводах были целые города. У нас, например, при заводе проживали 200 тысяч человек. Жилье – миллион квадратных метров, отопление, канализация, все это, естественно, требовало денег для содержания. А у тебя сначала все забирают, а потом ты едешь в Москву и начинаешь клянчить свои же деньги. Конечно, это уже не устраивало абсолютно. Мы, директора заводов, предприятий, требовали, что если нам доверяют такие огромнейшие коллективы, если мы можем управлять такими огромными массами людей и справляться с уникальнейшей техникой, то почему в конце концов нам не дать и другие функции.

И первой ласточкой в этом смысле была косыгинская реформа во второй половине 60-х годов. По тем временам это был огромнейший шаг вперед, появилась возможность зарабатывать деньги для того, чтобы строить жилье, мы сами определяли, куда направлять деньги – построить дом, или детский сад, или музыкальную школу. Появились стимулы – если ты выполняешь план по прибыли, то такая-то доля остается для материального поощрения. Мы бились за эти стимулы, чтобы заработать. Но, к сожалению, косыгинская реформа быстро заглохла. Через несколько лет постепенно все вернулось на круги своя. Есть разные мнения на этот счет, мое таково, что высшее политическое руководство, партийное, оно просто испугалось, но не нас, инициативных, как сейчас сказали бы, бизнесменов, а того, что было в Чехословакии в 68-м году. Наши партийцы высшего уровня боялись повторения того же сценария, каких-то демократических начал. Как бы они, эти демократические начала, не повлекли то, что жесткость управления будет теряться.

Разумеется, и директора тоже были разные. Были те, кто выполнял, и все тут: тебе сказали – иди налево, ты идешь, сказали – иди направо, поворачиваешь. Но очень много было и кто думал, понимал – так дальше продолжаться не может. Атмосфера и общая ситуация в стране, она постепенно созревала, тем более что в это время Запад достаточно серьезный рывок сделал в научно-техническом прогрессе. Мы почувствовали, что начали отставать в этом. Если по обороне мы держались все время, потому что там были самые лучшие кадры, инженеры, конструктора, ученые, то в других областях началось постепенное отставание. Система уже не впитывала научно-технический прогресс, она его отторгала.

– Понимание было, но все равно все были обязаны подчиняться его величеству плану.

– В ноябре 82-го меня избирали секретарем ЦК по экономике. До этого, хочу заметить, не было секретаря по экономике. Андропов тогда только-только стал генеральным секретарем, всего десять дней прошло. И буквально сразу же он пригласил меня, Горбачева и Долгих к себе для разговора. «Очень много сейчас говорят о том, что система себя изжила, что нужны изменения, что-то новое в экономике, – сказал. – Но у меня складывалось впечатление, что все говорят, а толком никто не знает, что надо делать. Выпущено много книг, научных статей, а понимания, какого-то официального видения, в каком направлении идти и что это за реформирование должно быть, нет». Нам троим было поручено, причем без отрыва от основной работы (Горбачев вел сельское хозяйство, легкую промышленность, Долгих – тяжелую промышленность, я – всю экономику в целом), выработать комплекс предложений по реформированию экономики.

– Сроки какие-то Юрий Владимирович вам определил?

– Нет, он не поставил каких-то конкретных сроков. Говорит, сами определяйтесь, что вам делать, но немедленно займитесь этими вопросами. И мы начали заниматься. Мы проводили огромнейшую работу. Были десятки встреч, совещаний с учеными. Ученые были обрадованы – наконец-то они стали кому-то нужны, их знания, предложения стали востребованными. Это были такие известные ныне академики, правда, сейчас они уже немолоды, часть из них ушла в мир иной. Ситорян, Абалкин, Аганбегян, другие – мы с ними вырабатывали позиции. Встречи с министерствами, снабженцами, финансистами, огромнейшее количество таких встреч было, все документами подробнейшим образом оформлялось. Андропов этим все время интересовался, об этом не забывал. Когда мы более или менее определились с представлениями о том, что можно запускать в народное хозяйство, мы пришли к нему с докладом.

– Сколько времени прошло с момента, когда вашей тройке это было поручено?

– Около года. Он как человек, ответственный за страну, потому и более осторожный, чем мы, более молодые и более горячие соответственно, говорит: «Нет, мы не можем пойти на это, даже если вы не ошибаетесь, сразу мы не сможем пойти на это».

– Пойти на что «на это»?

– На некоторые рыночные элементы. Андропов предложил провести сначала экономический эксперимент. И мы выбрали пять министерств, часть из которых были республиканскими, часть – союзными. И стали внедрять там свои предложения. Это был широкомасштабный эксперимент. Но потом умирает Андропов, он работал 15 месяцев, из них физически работал месяцев 10, остальное время болел. Пришел совсем больной человек – Черненко, мы несколько раз пытались ему докладывать о результатах своей работы, но у него не было никакого интереса ко всему этому, и это вызывало апатичность и у нас. Честно говоря, у меня было плохое настроение в то время. Горбачев был старше нас по рангу, потому что он член Политбюро, Долгих – кандидат в члены Политбюро, а я просто секретарь ЦК. Но все равно просто так сидеть и ничего не делать я не мог. Не привык к этому и даже собирался уйти из ЦК, что толку просто так кресло занимать. Вероятно, Горбачев знал больше, чем я, про закулисы. И он успокаивал, мол, не спеши, не горячись, время придет. И действительно, год прошел, не стало Черненко, пришло время Горбачева.

– Вы с ним в то время уже на ты были?

– Я к нему на вы обращался, он почти всех на ты называл. Мы не были друзьями, так, чтобы друг без друга жить нельзя, в гости мы не ходили друг к другу, водку вместе не пили, были просто нормальные, деловые отношения.

– Вы тогда поверили в его потенциал как руководителя? Как вам вообще с ним работалось?

– Один эпизод связан был с тем, что, когда Черненко был генеральным, мы все-таки подготовили концепцию, как, куда, в какую сторону идти, как строить нашу экономику. Мы достаточно хорошо над этой стратегией поработали. На какой-то стадии при Черненко было принято решение дополнить нашу группу троих еще и Тихоновым – председателем Совета министров. Он, конечно, не участвовал в наших совещаниях. Но когда надо было подписать какой-то документ, естественно, его подпись тоже должна была быть. Так вот, там, в концепции, был один пассаж про то, что по системе управления РСФСР находится в тяжелейшем положении. Потому что здесь не было ни республиканского органа партии, ни других ведомств уровня республики. По сути, промышленность России на 90% замыкалась на союзной промышленности, на головных предприятиях союзного уровня. Мы вышли с предложением, что дальше так быть не может, что теряется управление, и мы предлагаем образовать 10 округов в РФ. С сохранением территориальности областей, краев, но с образованием на их основе федеральных округов.

– Так это, оказывается, идея еще доперестроечных времен, про округа!

– Я Путину потом про это сказал, говорю, вы благодаря нам все это сформировали. У него их 7 образовалось, у нас 10 предполагалось. Мы составили документ, подписали сами втроем, пошли за подписью к Тихонову. Чувствуем, он уже подготовился, мы ведь эти предложения ему за день-два раньше отдали. Сели за стол, он полистал наши предложения и говорит: «Я подписывать это не буду. Я со всем согласен, кроме этого условия про округа, это я не подпишу. А без его подписи никто рассматривать нашу концепцию не будет. Мы видим, что его убедить невозможно. Ушли. Сели втроем, что будем делать, для нас совершенно ясно, что Тихонов не подпишет этот документ, и тогда вся наша концепция летит. И мы сели и со всех страниц, где было упоминание про окружную систему управления в РФ, все убрали и написали просто, что особое положение складывается с управлением в РФ. Что по этому вопросу необходимо изучать и принимать какие-то решения. Убрали, как говорится, всю остроту проблемы. Тихонов все это тут же подписал, и наши предложения были приняты на Политбюро.

Вот такая подготовительная работа предшествовала перестройке. Потом приходит Горбачев, как раз в этом месяце будет 25 лет, как он произнес речь на пленуме. Мы, по сути, вдвоем с ним готовили доклад, с которым он выступил. В его рабочем кабинете на Старой площади у нас были горы документов, на его длинном столе для заседаний, даже на полу были разложены бумаги, мы ходили сверху читали это все, несколько дней работали над докладом. А потом он выступил с этим докладом, а еще позже все это получило название «перестройка».

– Вы себя чувствовали тогда членом его команды. Что потом изменилось в вашем отношении к переменам?

– Конечно, это была одна команда: Горбачев, Долгих, Рыжков. Но потом были стратегические ошибки. Я говорю о главных просчетах, не беря в расчет мелкие сбои. Перестройка изначально, еще Андроповым, была задумана как реформирование экономики. Проходит примерно два года. В 88-м году состоялась 19-я партийная конференция, она принимает решение по реформированию политической системы. Что первые секретари обкомов партии должны быть председателями советов и т.д. Я считаю, что это было начало нашего конца. Нельзя было этого делать. Опыт показывает, что там, где проходили подобные реформы, Китай, который до сих пор с 79-го года проводит реформу, Япония, Корея и т.д., они все на период реформирования, который всегда очень сложный, никогда не трогали власть в это время, она должна оставаться сильной в сложное время реформ.

А когда власть расплывчатая, она начинает шататься, и кто тогда будет еще заниматься тяжелыми работами, иногда с не очень хорошими результатами реформирования. Это главная ошибка, что, не закончив экономические, мы начали одновременно заниматься и политическими делами. Дальше вам известно – возникает как главный орган съезд народных депутатов, который, честно говоря, я до сих пор не знаю, зачем он нужен. Это тоже было ошибкой. Зачем нужен орган в две с лишним тысячи человек народных депутатов СССР. Я спрашивал Горбачева, особенно после первой сессии, объясните, Михаил Сергеевич, какой смысл мы преследуем, создав съезд народных депутатов. Потому что после 19-й партконференции пошла такая гонка изменений разных, что мы не успевали даже очухаться.

Это была огромнейшей ошибкой. Горбачева убедили, что существующая структура партийная, политическая, она не впитает то, что вы задумали в экономике. Что надо менять и надстройку, что базис – экономику – невозможно делать, если надстройку не сдвинуть. По сути, этот ошибочный путь предопределил крах всего того, что мы задумали. И я абсолютно убежден, что все сделано было сознательно теми людьми, которые подталкивали Горбачева на этот шаг. Они прекрасно понимали, чем это все кончится. Может, мы не понимали чего-то в то время, но они точно понимали. К тому же у Горбачева немного голова пошла кругом. За границей его окружили ореолом героя – Горби, Горби, ты у нас такой замечательный. И пошло, и поехало. Это, конечно, тоже повлияло сильно.

– А почему вы не пытались его тоже убеждать в правоте собственных взглядов на реформы? Поговорить в конце концов как товарищи, которые через многое вместе прошли.

– Мы пытались. До 87-го года я везде его поддерживал. Мы были единомышленниками. После 87-го, когда я видел, что мы по экономике не туда заворачиваем. Я тоже пытался спорить с ним, убеждать. Говорил, что это ошибка отдавать всю полноту власти только одному органу – съезду. Может, помните, была известная фотография Сахарова – он идет по Лужникам и у него на доске на шее написано «Вся власть Советам». Но ведь это не мы придумали, а великие мира сего столетия назад, что должно быть три ветви власти – исполнительная, законодательная, судебная. Они всегда уравновешивают друг друга, так было и так должно быть. Почему мы отдали все Советам, а как же исполнительная, судебная власть? Выходит, они, Советы, все собой подменяют? Это абсолютно неправильно. Мы только-только вышли из такой страны и вдруг снова вся власть Советам. Он мне: ты всегда так, ты только критикуешь... Тогда мне только и оставалось сказать: «Поживем, Михаил Сергеевич, увидим».

Его хватило ровно на восемь месяцев. Уже через полгода он мне говорит: «Страну заболтали!» «Так вы же этого хотели! – говорю. – Вы, генеральный секретарь партии, стали во главе Верховного совета, съезда, которому отдали всю власть, исполнительную власть, ту, которая должна управлять страной, вы прижали. Вы отдали всю власть. Так чему вы теперь удивляетесь?» И тогда-то и возникла идея о президентстве, отсюда, от неудовлетворенности существующим политическим положением, она появилась. Но хотя в марте 90-го года мы избрали Горбачева, мне кажется, он или страна уже прошли критическую точку. Это как с больным: он борется, а доходит до критического состояния – либо выздоравливает, либо на тот свет уходит. В то время точки отхода уже не было. Он пошел в ту сторону, откуда выносят ногами вперед.

– Но и вы, например, в 90-м создавали точки невозврата. Когда заявили о крайне низких ценах на зерно, хлеб. И тут же был создан огромный продуктовый дефицит.

– А что же сегодня все молчат, когда цены вверх ползут? Может, мы немного наивно к этому делу подходили. Сегодня я бы этого не делал. Что на самом деле происходило? Мы ежегодно, это статистика, выбрасывали в мусор (не скоту отдавали – им, свиньям, коровам – и так мешками покупали хлеб), мы просто выбрасывали на помойку каждый год 5 миллионов тонн. В конце концов думали, почему мы даже покупали зерно за рубежом – чтоб его потом в помойку выбрасывать. Цены были мизерные, подсчитали, сколько хлеба может съесть семья из четырех человек, столько-то будет потерь. Мы наивно полагали, что в порядке компенсаций люди смогут покупать какие-то другие товары, холодильники, что-то другое. На самом деле пошла огромнейшая политическая борьба, в которой цеплялись абсолютно за все.

– Вы хотите сказать, что дефицит был спровоцирован?

– Конечно! Вот как образовался, допустим, дефицит табака. Звонит мне Горбачев и спрашивает, ты можешь зайти? Я к нему поднимаюсь, смотрю – у него уже сидит Ельцин. Михаил Сергеевич мне говорит: «Вот Борис Николаевич пришел, и он возмущен, что чуть ли не табачные бунты в России идут. Как же так, почему нет ни сигарет, ни табака?» Я говорю: «Михаил Сергеевич, почему вы меня об этом спрашиваете? Вы спросите его. Ведь все табачные фабрики подчиняются республикам. Такое же положение было и в РФ. Так вот, Борис Николаевич, у вас 26 табачных фабрик. Вы сразу остановили в один присест на капитальный ремонт 24 фабрики. Зачем? Я понимаю, ремонтировать надо, но остановите сегодня две фабрики, завтра – пять, зачем сразу все? А потом приходите к президенту и говорите, что мы виноваты┘»

– То же самое и с антиалкогольной кампанией было? В интервью «НГ» Горбачев утверждал, что не хотел этим заниматься, что это ему подсунули.

– Чепуха это! Как это подсунули? Надо честно признаться, грешен так грешен, зачем перед потомками комедию ломать? Он все прекрасно знал. Когда Горбачев стал генсеком, он начал приглашать к себе секретарей ЦК, с тем чтобы услышать новые предложения, инициативы. Мы с моим заместителем, например, тоже были вызваны с этой целью и предложили две вещи – поднять минимальную пенсию до 70 рублей. Он, надо отдать должное, схватился за это дело. Мы просчитали все с Минфином, достаточно быстро приняли решение и подняли пенсию. Оно встречено было очень хорошо в стране. Второе, что мы предложили, это выбросить на помойку как вредоносное постановление ЦК и Совета министров по дачному и садово-огородническому строительству. Я даже авторам говорил: «Ребята, что вы делаете, как вам не стыдно? Погреб нельзя делать, два этажа на даче – ни-ни, веранда должна быть только холодная, баню нельзя ставить. Какой смысл? Нам же легче будет в плане обеспечения, если люди будут иметь добротное приусадебное хозяйство». Он знал об этом постановлении, оно к тому времени уже действовало несколько лет. Мы сказали, надо это постановление упразднить, разрешить людям делать то, что им хочется иметь на даче. Он и тут согласился. И мы очень быстро, в течение пары месяцев, подготовили такой документ.

Другие же инициаторы, Егор Лигачев и Михаил Соломенцев, вспомнили, что в свое время была записка ЦК партии в отношении алкогольных тем. Что очень много пьют в стране, что надо принимать меры. Прошли годы, эти два друга решили ту самую записку реанимировать, пришли к Горбачеву – народ спивается. Ну он им и поручил готовить моральную сторону вопроса. Я когда сидел на обсуждениях этих проблем, диву давался: «Вы, что, собираетесь сухой закон вводить?» Нет, говорят, мы будем делать все постепенно. Они верили, что если не будет водки на прилавке, ее не будут пить. И на секретариате ЦК я высказался резко против, можно бороться с пьянством, действительно много пьют, но не такими методами. Было такое ощущение, что эти двое сошли с ума. Ведь никогда еще попытки ввести резкое ограничение спиртного не приводили ни к чему хорошему. Говорили, говорили, спорили, и все же приняли все, как Лигачев с Соломенцевым предлагали. К сожалению, на самом деле произошло все значительно хуже, чем даже в Америке в 30-е годы: резко поползла вверх наркомания, и люди стали пить и денатурат, и зубную пасту, и много чего еще. Так что все Горбачев знал, пусть дурачка не валяет. Ошибся, пусть так и скажет.

– И все же вы считаете себя человеком перестройки? Вас иногда даже представляли как второе лицо, после Горбачева, в этом смысле.

– Я особо никогда не выпендривался. Но в 85–87-м годах я считал себя соучастником этих преобразований. И считал, что это большая честь для меня и что это нужно для страны. Я считал себя соучастником, но видел, точнее был со многим не согласен. Надо было сначала создать систему, а потом уже переходить со старых рельсов на новые. Но для этого ничего не было подготовлено. Все хотели за 500 дней все изменить, и тогда вроде начнется абсолютно другая жизнь. Как-то одна журналистка, забыл ее фамилию, брала интервью у Ельцина и спросила его: «Борис Николаевич, какой у вас самый счастливый день?» Он, знаете, что ответил? Говорит, самый счастливый день у меня будет 501-й. Ну и где это все?

Представитель в Совете Федерации Федерального Собрания РФ от администрации Белгородской области с сентября 2003 г., член Комитета по вопросам местного самоуправления, член Комиссии по естественным монополиям; родился 28 сентября 1929 г. в… … Большая биографическая энциклопедия

- (р. 1929) российский политический деятель. С 1970 директор Уралмашзавода (Свердловск). С 1975 1 й заместитель министра тяжелого и транспортного машиностроения СССР. В 1979 82 1 й заместитель председателя Госплана СССР. В 1982 85 секретарь ЦК КПСС … Большой Энциклопедический словарь

- (р. 1929), государственный и политический деятель. С 1970 директор Уралмашзавода (Свердловск). С 1975 1 й заместитель министра тяжелого и транспортного машиностроения СССР. В 1979 82 1 й заместитель председателя Госплана СССР. В 1982 85 секретарь … Энциклопедический словарь

- (род. 28.09. 1929, с. Дылевка, Дзержинский р н, Донецкая обл.), гос. деятель, хозяйственник. Из семьи шахтера. В 1950 оконч. Краматорский машиностроит. техникум, в 1959 вечернее отд ние УПИ по специальности инж. механик сварочного производства.… … Екатеринбург (энциклопедия)

Рыжков, Николай Иванович - (28.09.1929, с.Дылевка Дзержинского р на Донецкой обл.) гос. деятель, хозяйственник. Из семьи шахтера. В 1950 окончил Краматорский машиностр. техникум, в 1959 вечернее отд. УПИ по специальности инженер механик сварочного производства. На УЗТМ… … Уральская историческая энциклопедия

Николай Иванович Рыжков … Википедия

31 октября 1736 30 мая 1816 Тишбейн, Иоганн Фридрих Август Портрет Н.И. Салтыкова Принадлежность … Википедия

Николай Иванович Салтыков 31 октября 1736 30 мая 1816 Тишбейн, Иоганн Фридрих Август Портрет Н.И. Салтыкова Принадлежность … Википедия

Книги

Россия: о национальной идее и связи времен , Рыжков Николай Иванович. В своей новой книге видный политический деятель и хозяйственный руководитель, Председатель Совета Министров СССР в 1985-1990 гг. Н. И. Рыжков щедро делится с читателямирезультатами своих…
Великая Отечественная. Ленд-Лиз , Рыжков Николай Иванович. Новая книга видного политического деятеля и хозяйственного руководителя, Председателя Совета Министров СССР в 1985-1990 гг. Н. И. Рыжкова прямо продолжает предыдущий авторский монографический…